Смайли встал. Обменялись рукопожатием, и Ригби сказал:
— До свидания, сэр. Звоните в любое время, когда вам заблагорассудится. — Черкнул в блокноте, лежащем на столе, вырвал листок, подал Смайли. — Вот мой домашний телефон. — Проводил Смайли к дверям и, помешкав, сказал:
— Вы случайно сами не Карн кончали, сэр?
— О нет.
Ригби опять помялся.
— Шеф наш — карнианец. Командовал армейской бригадой в Индии. Бригадир Хэвлок. Ему у нас год осталось дослужить. Он этим делом сильно заинтересовался. Не хочет, чтобы я зря тормошил Карн. Не желает.
— Понимаю.
— Требует незамедлительного ареста.
— И чтобы арест Карна не касался?
— До свидания, мистер Смайли, Не забывайте звонить. Да, еще одно надо бы упомянуть. Насчет этого кабеля…
— Да-да.
— Мистер Роуд брал отрезок такого же кабеля на уроки для опытов по элементарной электронике. А недели три тому назад кабель затерялся куда-то.
Смайли не спеша пошел к себе в отель.
«Дорогая Брим,
Сразу же по приезде передал письмо человеку из местного уголовного розыска, которому поручено дело. А поручено оно, как Бен и предполагал, инспектору Ригби. Это дядя низенький и кряжистый — помесь корнуэльского лешего с неваляшкой, — и пальца ему в рот класть никому не советую.
Начну с середины: письмо наше возымело несколько не тот эффект, на который мы рассчитывали, — Стелла Роуд две недели назад сообщила, оказывается, Кардью, здешнему баптистскому священнику, что муж намерен ее убить с наступлением долгих ночей (что за ночи такие, не знаю). Что касается обстоятельств дела, то в отчете «Гардиан» они изложены в основном верно.
Собственно, чем больше Ригби посвящал меня в детали, тем все маловероятней становилось, что убил муж. Против этого говорит почти все (помимо самого уже мотива преступления) и место, где нашли орудие убийства, и отпечатки ног на снегу, указывающие на рослого мужчину в резиновых сапогах, и следы перчаток, неизвестно чьих, в теплице. Прибавьте сюда и самый весомый довод — «убийца был наверняка захлестан кровью»: по словам Ригби, теплица представляла зрелище ужасное. Конечно, и на Роуде была кровь — как удостоверил выбежавший к нему на дорогу коллега, — но лишь в той скудной мере, в какой Роуд мог вымазаться, наткнувшись в темноте на тело. Между прочим, следы сапог ведут к дому, уходящих же следов нет.
В данный момент, как указывает Ригби, наличные по делу факты допускают лишь одно истолкование: убил неизвестный бродяга — возможно, сумасшедший, — убил из удовольствия или польстясь на ее драгоценности (которым грош цена), и скрылся по Оукфордской дороге, а орудие убийства бросил в кювет. (Но зачем он пронес его четыре мили и зачем в кювет бросил, а не утопил в канале, тут же, У дороги? Дорога на Оукфорд идет болотистой равниной, которая вся исполосована осушительными каналами.) Если толкование Ригби верно, тогда нам остается объяснить письмо Стеллы и ее разговор с Кардью тем, что она страдала манией преследования, или же (если мы суеверны) тем, что предчувствовала свою смерть. Но тогда это самое чудовищное совпадение из всех, о каких мне приходилось слышать. В связи с чем и хочу еще прибавить следующее.
Из умолчаний Ригби я мог вывести, что начальник полиции нажимает на него, велит прочесывать округу с целью изъятия бродяг в запятнанных кровью синих пальто (помните — пояс). У Ригби, конечно, нет иного выбора, кроме как действовать согласно фактам дела и велению начальства, но Ригби явно неуютно от чего-то, что он либо знает молча, либо же смутно ощущает. Думаю, что он был искренен, когда просил сообщать ему все добытые мною школьные сведения — о самих Роудах, пришлись ли они ко двору здесь и т. д. Монастырские стены Карна, чувствует Ригби, еще довольно-таки высоки…
Так что я, пожалуй, попринюхаюсь тут немного, огляжусь, как и что. Придя из полиции, я позвонил Филдингу и был им приглашен к ужину сегодня. Как только будут новости, сразу же напишу.
Смайли тщательно заклеил конверт, прижав большими пальцами уголки. Запер на ключ дверь номера и спустился по широкой мраморной лестнице, ступая аккуратно на тощую кокосовую циновку, постланную посередине.
Внизу в холле был красный деревянный почтовый ящик для удобства проживающих в отеле, но Смайли, как человек осмотрительный, не стал пользоваться этим удобством. Он прошел к почтовому ящику на углу улицы, опустил письмо и стал решать, где бы поесть. Разумеется, имелись бутерброды и кофе — дар мисс Бримли. Нехотя он вернулся в отель. Там кишело журналистами, а журналистов Смайли не выносил. И холодно там было, а Смайли и холода не терпел. И так до оскомины это ему знакомо — бутерброды в гостиничной комнате.
Вечером того же дня, в самом начале восьмого, Смайли поднялся по ступеням, ведущим в дом мистера Теренса Филдинга. У парадных дверей он позвонил, и ему открыла толстушка лет пятидесяти пяти. В тускло освещенном холле по правую руку пылали поленья в камине на груде золы, а над собой Смайли различил небольшую антресоль и винтовую красного дерева лестницу, ведущую на верхний этаж. В отсветах камина видно было, что стены вокруг увешаны картинами разных стилей и периодов, а каминная полка уставлена всевозможными художественными безделушками. Но Смайли отметил, невольно поежившись, что ни камину, ни картинам не удалось полностью заглушить школьный запашок — слабый аромат какао, пасты для паркетов, оптом закупаемой, и школьной кухни. В стороны из холла шли коридоры, и видно было, что все стены понизу окрашены темно-коричневой или зеленой масляной краской согласно незыблемому правилу школьных маляров. В устье одного из этих коридоров огромно замаячила фигура мистера Теренса Филдинга.