Современный Английский детектив - Страница 139

139

Отец кивнул.

— Ну а он-то как? Не разбился? Как он упал?

— Нет, он не разбился, — ответил отец. — Он в конюшне Грегори. Никто не видел, как и отчего он упал, потому что шел сильный дождь. Грегори говорит, что ты предчувствовал это падение, он просил передать, что сделал все, как ты хотел.

— Ничего не помню, — вздохнул я. — Понятия не имею, о чем я его просил. Надо же, какая досада.

Доктор Митчем и отец ушли, оставив меня размышлять над тем, что еще вылетело у меня из памяти. У меня было такое ощущение, будто несколько секунд назад я знал о каком-то чрезвычайно важном факте, но, сколько я ни бился, я мог проследить свою сознательную жизнь только до того момента, как отправился на Бристольские скачки, и далее она обрывалась и начиналась снова только здесь, в госпитале. Остаток дня тянулся долго и мучительно, каждое движение вызывало целый хор протестов со стороны всех моих истерзанных мускулов и нервов. Меня и раньше били копытами лошади, но все это не шло ни в какое сравнение с этим дурацким падением, и, хоть я не мог этого видеть, я знал, что все мое тело должно быть покрыто безобразными багровыми кровоподтеками, которые расплывутся и станут черными, а потом желтыми, по мере того как кровь будет застывать и рассасываться. Мое лицо, я это знал, должно было напоминать радугу, и у меня, несомненно, были два хорошеньких синяка, под глазами.

Пилюли, которые доктор Митчем прислал через белозубую сиделку, подействовали меньше, чем мне хотелось, так что я лежал с закрытыми глазами, воображая, что плыву в солнечном сиянии по морю и мои ноющие кости и гудящая голова покоятся на тихих волнах. Я дополнил эту картину чайками, белыми облаками и ребятишками, плещущимися на мелководье, и это очень хорошо действовало, пока я не двигался.

К вечеру голова у меня просто разламывалась, и по временам я погружался в кошмарный сон. Мне казалось, что все мои члены отрываются под действием страшной тяжести, и я просыпался весь мокрый от страха и принимался двигать пальцами на руках и ногах, чтобы убедиться, что они на месте. Но едва только их прикосновение к простыням вливало в меня чувство облегчения, как я тут же снова погружался в дикий кошмар. Цикл из этого долгого забытья и короткого пробуждения повторялся вновь и вновь, пока я вообще не перестал соображать, что было реальностью, а что сном.

Эта кошмарная ночь до такой степени измучила меня, что, когда утром доктор Митчем вошел в палату, я стал упрашивать его, пусть он только даст мне убедиться, что мои руки и ноги на самом деле при мне. Не говоря ни слова, он откинул одеяло, взял мои ноги и слегка приподнял, чтобы я мог их видеть. С руками я проделал это самостоятельно, поглядел на них и переплел пальцы, сложив руки на животе. После этого я почувствовал себя полным идиотом: надо же было так перепугаться.

Доктор Митчем стал меня успокаивать. Он сказал, что повышенная нервная возбудимость естественна для человека, который столько времени был без сознания, и меня это не должно тревожить.

— Даю вам слово, что у вас нет никаких повреждений, о которых бы вы не знали. У вас целы все внутренние органы, хирургического вмешательства не потребовалось. Через три недели вы будете как новенький. Разве что, — добавил он, — останется небольшой шрам на лице. Мы сделали несколько стежков под левым глазом.

Поскольку я и раньше не был писаным красавцем, меня это не волновало. Я поблагодарил его за снисходительность, и он накрыл меня одеялом. Его суровое лицо внезапно осветилось лукавой улыбкой, и он сказал:

— Впрочем, вчера вы убеждали меня, что у вас нет ничего серьезного и что вы намерены сегодня встать с постели, если я правильно понял.

— Подите вы, — тихо сказал я, — завтра встану.

Встал я в четверг, а в субботу утром выписался, чувствуя себя гораздо слабей, чем хотел бы признаться, но тем не менее в отличном настроении. Отец, собиравшийся уезжать утром в понедельник, заехал за мной и отвез к Сцилле.

Сцилла и Полли только прищелкнули языком, когда я вылез из «ягуара» и двинулся на одной четверти моей обычной скорости, и обменялись сочувственными замечаниями, видя, как я осторожно поднимаюсь по ступенькам крыльца. Но юный Генри, кинув на меня мгновенный, все понимающий взгляд, которым он уловил и мое черно-желтое лицо и длинный, только что зарубцевавшийся шрам поперек щеки, приветствовал меня вопросом:

— Пришельцы из космоса? А им тоже досталось?

— Пойди прочисть себе мозги, — сказал я, и Генри восхищенно осклабился.

В семь часов вечера, когда детей отправили спать, позвонила Кэт. Сцилла и мой отец решили спуститься в погреб за вином, оставив меня одного в гостиной.

— Ну как? — спросила Кат.

— Заштопали на совесть, — сказал я. — Спасибо вам за письмо и за цветы.

— Цветы — это идея дяди Джорджа, — сказала она. — Я было заикнулась, что цветы — это уж очень похоже на похороны, но он чуть со смеху не лопнул, так это ему показалось забавно. Я, по правде говоря, не видела в этом ничего сметного, особенно когда позвонила миссис. Дэвидсон и сказала, что до похорон и вправду было рукой подать.

— Ерунда, — сказал я. — Сцилла преувеличивала. И ваша это была идея или дяди Джорджа, все равно спасибо за цветы.

— Наверно, я, должна была послать лилии, а не тюльпаны, — засмеялась Кэт.

— В следующий раз вы сможете прислать лилии, — сказал я, наслаждаясь звуками ее неторопливого, чудесного голоса.

— Господи боже мой! Неужели будет еще следующий раз?

— Теперь уж непременно, — сказал я весело.

139