— Нам не нужно ваших денег, сэр, — сказал он. — Хотя, если вы так уж предлагаете, мы можем взять их заодно. — И, все еще приятно улыбаясь, он залез в карман моей куртки и вытащил бумажник.
Я изо всех сил ударил его ногой по колену, но, прижатый спиной к перегородке, не смог сделать это так, как надо. Едва я шевельнулся, люди, державшие меня, больно заломили мне руки назад.
— Я бы не стал этого делать на вашем месте, сэр, — дружески сказал водитель, потирая колено. Он открыл мой бумажник, достал деньги, аккуратно сложил их и сунул в карман своей кожаной тужурки. Затем осмотрел остальное содержимое бумажника и, подойдя ко мне, положил его обратно мне в карман. Он криво улыбался.
Я стоял неподвижно.
— Ну, так-то лучше, — сказал он одобрительно.
— Что все это значит? — спросил я. У меня мелькнула мысль, что они хотят потребовать за меня выкуп от моего заморского папаши-миллионера. Что-нибудь вроде: «Переведите телеграфом тысячу фунтов или мы вернем вам сына по почте мелкими кусочками». Это означало бы, что они отлично знали, кто я такой, а не просто остановили наудачу первого попавшегося автомобилиста в красивой машине, чтобы его ограбить.
— Сами поди знаете, сэр, — сказал водитель.
— Понятия не имею.
— Меня просили передать вам одну вещь, мистер Йорк.
Значит, он знал, кто я такой. И он не мог это установить с помощью моего бумажника, где были только деньги, почтовые марки и чековая книжка на предъявителя. Один или два документа с моим именем были в кармане с клапаном, но туда он не заглядывал.
— Почему вы решили, что моя фамилия Йорк? — спросил я, притворяясь удивленным и рассерженным. Но это не подействовало.
— Было рассчитано, сэр, что мистер Йорк поедет по этой дороге из Кемптон-парка в Котсуолд-Хидс примерно в четверть шестого в субботу 27 февраля в темно-синей машине марки «лотос-элита» с регистрационным номером КАБ 890. Я должен поблагодарить вас, сэр, за то, что вы дали мне возможность так легко перехватить вас. Вы можете целый месяц ездить по этой дороге и не увидите ни одной другой машины, как ваша. Мне было бы очень трудно заманить вас, если б вы ехали, скажем, в «форде» или в «остине». — Он говорил все еще дружеским тоном.
— Что вас просили передать? Я слушаю, — сказал я.
— Дела говорят громче, чем слова, — мягко сказал водитель.
Он подошел ко мне и расстегнул мою куртку, все время глядя мне прямо в глаза, явно провоцируя меня ударить его ногой. Я не пошевелился. Он развязал мне галстук, расстегнул мне воротник сорочки. Мы глядели в глаза друг другу. Я надеялся, что гляжу на него так же без выражения, как он на меня. Я перестал напрягать руки и дал им свободно повиснуть за спиной, после чего люди, державшие меня, тоже ослабили свою хватку.
Водитель отступил и обернулся к четвертому человеку, который все время стоял молча, прислонившись к стене фургона.
— Ну вот, теперь он твой, Сынок, — сказал водитель, — передай ему сообщение.
Сынок был молодой парень с бакенбардами. Но я не всматривался ему в лицо, я смотрел на его руки.
У него был нож. Рукоятка лежала у него на ладони, и его пальцы, только слегка сгибались, не сжимая ее. Так держат нож профессионалы.
В манерах Сынка не было ничего похожего на издевательскую почтительность водителя. Он наслаждался своей работой. Он встал прямо против меня и приложил острие своего короткого клинка к моей груди. Оно лишь едва кольнуло меня, так легко было его прикосновение.
Вот дьявольская история, подумал я. Отцу будет совсем не интересно получить требование о выкупе, подкрепленное моими мольбами о спасении. Этого я никогда не смогу пережить. И я был убежден, что эта маленькая мелодрама имела целью привести меня в необходимое состояние запуганности. Я прижался к столбу, словно для того, чтобы отодвинуться от ножа.
Угрюмо сжатые тонкие губы Сынка растянулись в усмешке.
Использовав как трамплин стойку, к которой я прислонялся, я рванулся вперед и вбок и со всей силой, на которую был способен, ударил коленом Сынка в пах и вырвался от людей, державших меня за руки.
Я бросился к двери и толкнул ее. В тесном пространстве фургона у меня не было никаких шансов, но я думал, что если б мне удалось вырваться в лес, там бы у меня появилась надежда справиться с ними. Я знал пару коварных приемов в драке, которым меня научил мой двоюродный брат, живший в Кении и бравший уроки у племени мау-мау.
Но у меня ничего не вышло.
Я попытался выскочить в дверь, но она отворялась туго и медленно. Водитель схватил меня за лодыжку, я сбросил его руку, но драгоценные секунды были потеряны. Люди, державшие меня за руки, ухватились за мою одежду. Сквозь открытую дверь я увидел мельком человека, который прогуливал лошадь взад и вперед. Он вопросительно смотрел на фургон. Я забыл о нем.
Я яростно отбивался кулаками, локтями, ногами, но людей было слишком много. Кончилось тем, с чего началось: я опять стоял у обитой рогожей стойки с вывернутыми назад руками. На этот раз эти двое были уже не так нежны со мной. Они крепко ударили меня о стойку спиной и навалились на мои руки всей своей тяжестью. Я чувствовал, как у меня выворачиваются плечи, выгибается позвоночник. Я стиснул зубы.
Сынок, держась за низ живота, согнулся в три погибели в углу фургона. Но наблюдал за мной с удовлетворением.
— Ага, и ему больно, этому ублюдку, — сказал он. — А ну, Чубчик, дай ему еще разок, Чубчик ударил меня.
Сынок засмеялся. Это был неприятный смех.
Я чувствовал, что нажми они покрепче, и у меня будут порваны связки, они вывернули мне плечевые суставы. Непохоже было, чтобы я мог что-нибудь сделать.